Первый курс. «Без вины – виноватые…»

 

Курсант Орехов. Август 1970 г.

На этот раз я поступил! Радость от нового состояния была - !!!
Нам всем дали пару часов на стрижку «под ноль» и сообщить домой. Я дал матери телеграмму: «Поступил. Мечта начинает сбываться!».

В парикмахерской на Историческом проспекте меня «оболванили». Затем, долгих два часа нас, построенных по росту в длиннющие шеренги, делили на шесть взводов. Я попал в третий, к капитану Клюкину (подпольная кличка – «Клюка»), пожалуй, одному из лучших командиров взводов. Он был спокойным, беззлобным, опытным командиром.

Баня, выдача формы, первое неумелое пришивание погон и подворотничков и, на следующее утро, с команды: «Рота – подъём!», началась наша курсантская жизнь.

Я не знаю никого, кто бы помянул добрым словом «Курс молодого бойца». Жара, мы все постоянно мокрые, неумело намотанные портянки в новых сапогах сбиваются, и почти у всех ноги натёрты до крови. Самые хитрые быстренько сбегают в санчасть, большинство – терпит. Сержантами назначаются, как правило, бывшие солдаты, часто далеко не лучшие представители… Дебильные тренировки – «подъём - отбой» за всем известные сорок пять секунд. Строевизация достигает таких вершин, что вообще запрещено передвижение «по-одному», а два курсанта это уже полноценный строй. Отдание чести превращают в торжественный церемониал: «за шесть – восемь шагов перейти на строевой шаг с одновременным прикладыванием руки к головному убору и поворотом той же головы в сторону офицера, приподняв подбородок и вытаращив глаза от усердия…».

Каждое утро начинается с ненавистной команды – «Рота – подъём!!! Сорок пять секунд, время пошло…». Мы опрометью выносимся из казармы, успеваем сходить по малой нужде под ближайшие деревья (как они выжили, просто удивительно, ведь столько поколений качинцев под них…), и строем, в ногу, бегом – марш. Бежим… Сделав зарядку возвращаемся в казарму, где бреемся, умываемся, для этого нужно выстоять очередь к кранам с водой. Почти у всех один и тот же одеколон «Кармен» из местного военторга, в старомодном треугольном флаконе. После утреннего осмотра мы, благоухая вышеназванным одеколоном и гуталином, бодро, с песней, шагаем в столовую.

Интенсивное изучение общевоинских уставов, строевая подготовка, физическая. Выдали оружие, самозарядный карабин Симонова. До сих пор помню номер: НТ 1925. Одновременно начинается изучение марксистско-ленинской философии, с обязательного конспектирования «Манифеста коммунистической партии», ну как же без него… Ну и некоторые теоретические науки по уровню первого курса обычного института.

Наряды на службу и на работу, из которых самых ненавистных для меня - два, «по курсу» и «на кухню». Постоянное чувство голода, жажды и усталости. Хочется спать в любой обстановке. Внешний вид, большинства из нас, довольно жалкий. Плохо подогнанная форма висит мешком, худющие, в глазах затравленное выражение. Несколько дней уже кажутся вечностью, а впереди…. Мы робко спрашиваем второкурсников, как они весь этот ужас перенесли?! Они с сочувствием и пониманием отвечают примерно одинаково: «Терпите, это самое трудное время, закончится курс молодого бойца, станет полегче. Главное – вытерпеть до зимнего отпуска». А этот отпуск аж в конце февраля… и нам это кажется где-то в астрономической дали, ведь сейчас только август…, но…, мы терпим.

Все заводят где-нибудь в тетрадях календари и каждый прошедший день аккуратно зачёркивают. Но крестиков пока совсем–совсем мало. Вечером после прогулки с песнями по территории училища и вечерней проверки, раздаётся единственная долгожданная команда: «Рота – отбой», гасится свет. Через несколько секунд, в темноте, чей-то голос громко и протяжно произносит: «День прошооол!» и мы все хором отвечаем: «Ну и х.. с ним!». После чего проваливаемся в сон.

Ноги у меня сбиты до крови, лысина обгорела до красноты там, где её не прикрывала пилотка, которая мне ещё и мала, а в глазах, как и у многих из нас, тоска и немой вопрос, так всё–таки, туда ли я попал? Несколько человек подают рапорта об отчислении.

Вдобавок происходит событие, которое во многом, как это не покажется странным, повлияет на мою дальнейшую жизнь в армии. Где-то через неделю после зачисления меня почему–то, переводят из третьего в шестой взвод, поменяв на курсанта по фамилии Лебедь. Я так и не узнал причину этой странной «рокировки», так как по росту (177), я совсем не подходил для шестого взвода и стал там чуть ли не самым высоким.

Кто служил в армии, меня легко поймут. Важно иметь в этой среде друзей, приятелей или просто «земляков», потому что одному очень тяжело выжить. Среда вокруг, кажется, а часто и в самом деле бывает враждебной. И вот, опять чужие люди вокруг.

Из маленьких радостей, кроме сна, был ещё буфет, до которого, правда, редко удавалось добраться. Хочу вспомнить добрым словом женщину, которая многие годы заведовала им, к сожалению, не помню её имени. Вечная ей наша курсантская благодарность! На таких скромных труженицах и держится очень многое в нашей жизни. В городе Фрязино, где я жил в детстве и где живу сейчас, работала её «сестра», продавцом мороженого. Если переносили киоск на новое место, то и она с ним переезжала и так и работала старательно всю свою жизнь. Мы взрослели, заканчивали школы, институты, училища, росли в должностях и званиях, а они – старательно и честно, каждый день, всё работали и работали на своём очень скромном месте, старели, уходили на свою нищенскую пенсию… Низкий Вам поклон…

Раз в неделю нас водили в баню, которая была рядом с училищем, но за забором. Этот маленький поход был для нас как получасовое увольнение. Мы шли мимо обычных домов, мимо обычных людей, играющих ребятишек. И эта гражданская жизнь, ещё месяц назад, бывшая совершенно привычной, сейчас воспринималась как жизнь – СВОБОДНАЯ! И ещё маленький штрих, как-то иду мимо старого УЛО (учебно-лётный отдел), и слышу песню «Алёшкина любовь», и такая тоска вдруг нахлынула. В другой жизни мои сверстники встречаются, влюбляются… А мы здесь, «без вины – виноватые».

Как–то раз я попал в наряд по охране пролома в ограде училища, там проводили какую–то трубу и снесли одну бетонную секцию. Меня и напарника поставили там, чтобы перекрыть вход и выход. Рядом с проломом работали женщины - маляры и мы их попросили купить нам по батону – «плетёнке» с маком. Они принесли и, глядя на то, с какой жадностью и скоростью мы эти батоны поглощали, даже прослезились. Наверное, трогательное было зрелище. Ещё помню как в наряде по кухне, уже поздно вечером, когда всё было перемыто и приготовлено к завтраку, около одиннадцати часов, поварихи жарили наряду картошку, накладывали целые горы рисовой каши и мы всё это мгновенно «подметали», не ощущая никакого переедания. Я после такого приёма пищи слегка наклонился, чтобы поправить сапоги и вдруг почувствовал, что еда ползёт обратно. Вот так я понял выражение – «Нагрузиться под завязку».

Меня пытались поддержать чем–либо «вкусненьким» из дома мать и сестра, но уже после первой продуктовой посылки пришлось от этого отказаться. Помню, принёс посылку в казарму, открыл и предложил всем присутствовавшим угощаться. Через мгновение возникла «ромашка» из тел, центром которой была посылка, а во все стороны торчали ноги. Буквально несколько секунд и народ стал расходиться, с каким–то странным, отсутствующим выражением на лицах. Всё было кончено, лежали фантики от конфет, крошки чего-то мучного, фольга, в которой, видимо, был шоколад, порванные упаковки от печенья и помятое несъедобное письмо. Мне оставалось всё аккуратно убрать и выбросить уже ненужный ящик, что я и сделал. Главная радость – письмо, все же досталась мне. Письма всегда были очень ожидаемы и желанны.

Много лет спустя, уже имея немалый опыт, я думал, а ведь как можно было бы организовать всё совершенно по-другому. Начинать с отбора будущих лётчиков (и других военных профессий конечно), ещё в школах. Не доверяя отбор и воспитание случайным людям, а только лучшим из самих лётчиков. Не отпугивать вчерашних школьников безмозглой армейской системой отбора и воспитания. Не тратить время и силы на изучение массы ненужных дисциплин, которые никогда не пригодятся в практической деятельности. Только принцип глубокого, искреннего уважения и любви к тем, кто выбрал тяжелейший путь и профессию «Родину защищать», всевозможная помощь им в процессе продвижения по этому пути, полное и безусловное доверие к одним из лучших молодых людей страны, пишу с полной ответственностью, только такой принцип позволит создать армию, которой будет гордиться страна. И победить её – невозможно.

Даже представить трудно, какой силой была бы наша авиация, если бы в ней каждый лётчик был «АС», даже если уменьшить количество лётчиков в несколько раз. То же касается и любого рода войск. Как иллюстрация: согласно статистике, во второй мировой войне, в первых трёх – пяти воздушных боях, сбивались до 95% молодых лётчиков. Наши танкисты, в большинстве своём, успевали до своей гибели сделать не более четырёх атак. Мне кажется, что у нас никогда не перестанут воевать «числом» и «большой кровью».

6-й взвод в полном составе. Октябрь 1970 г.

Взводным командиром у нас был лейтенант Кириенко, начинающий и вполне порядочный офицер. Старшиной роты была личность, для многих поколений качинцев легендарная, Шаймарданов (кличка – «Шамо»). Настоящий старшина, спокойный, мудрый мужик, с грубовато - колоритным юмором. Его уважали все без исключения. Командиром одного из взводов был капитан Шмигидин (кличка – «Шмага»). Холеричный, темпераментный, его знаменитое: «Мне всего сорок лет, а я уже капитан ВВС» и другие остроумные высказывания запали в память. Капитан Козлов, требовательный, никаких отклонений от уставов. Часто вызывал отрицательные эмоции у курсантов. Значительно позже, в «Лебяжье», был у нас командиром роты. Он честно служил как понимал и как мог, хотя и был излишне требователен.

Сержанты нашего взвода: Алмаев Саша (кличка «Саид»), он был так назван в честь одного из героев «Белого солнца пустыни». Очень порядочный человек. Тарасов и Солнцев – бывшие «суворовцы». А из «кадетов» я вообще никогда не встречал плохих людей. К большому сожалению, в конце первого курса, при выполнении прыжков на батуте, неудачно «приземлился» Тарасов. Его увезли в госпиталь и он уже не вернулся в училище. В нашем отделении сержантом был Зубрицкий, я не всегда с ним ладил.

Начальник курса подполковник Побрусов (кличка – «Брусок»). В определённом смысле – образцовый служака. Всё чётко по уставу, строем, с песней, как положено, «… когда поют солдаты – спокойно дети спят…». Начальник училища - полковник Малеев в то время не слишком много общался с нами.

Мучительно долго, но всё же прошли два месяца, заканчивался «курс молодого бойца». Провели зачётные стрельбы в Бекетовке. Мы стреляли по мишеням, а над нами отрабатывали фотострельбы по наземной цели «Элочки», но до них нам было так далеко… Финишем КМБ стало учение на поле, рядом с училищем. Стоял солнечный осенний день, мы бегали, ползали, стреляли «холостыми» в условного противника. Удивительно приятный, терпкий запах степной травы, пороха, вкус дынь, которые мы добыли в качестве трофеев…

Принятие присяги на Мамаевом кургане. 6-й взвод. Октябрь 1970 г.

Одиннадцатого октября, в торжественной обстановке на Мамаевом кургане наш курс принял присягу. Мы стали полноценными курсантами Качинского высшего военного авиационного ордена Ленина Краснознамённого училища лётчиков! Первый рубеж из очень-очень многих, был уже позади.

И тут на нас обрушились теоретические дисциплины под красивыми названиями: аналитическая геометрия, математический анализ, теоретическая механика, химия, физика, немецкий язык, техническое черчение и далее по длинному списку. Все «прелести» армейской жизни плюс высшие науки, какая это удивительная смесь… Мне было, мягко говоря – тяжко. Ведь после окончания школы прошло два года, и мои знания были весьма удовлетворительными. Гранит науки оказался крепким. Осень тянулась долго и трудно.

Как–то попал на работу в аудиторию, где стояло различное авиационное оборудование. Эту дисциплину нам предстояло изучать только через год. Для меня это было, как для верующего зайти в храм. Ходил, смотрел, на самые настоящие, живые, снятые с самолётов агрегаты, трогал их руками…

Преподавателем «мат. анализа» у нас была красивая, холодноватая женщина, не старше тридцати лет. Когда настал момент сдавать экзамен по аналитической геометрии, она, не помню по какой причине, решила принять его у меня лично. Посадила меня прямо перед собой, чтобы я не мог ничем воспользоваться, дала вопросы, задачу и сказала отвечать письменно, а сама стала консультировать курсантов нашего классного отделения. Положение было почти безвыходное, но друзья меня не подвели. Они быстро написали мою контрольную и, стоя рядом с Ольгой Адриановной, развернули лист с ответами прямо около её головы. Мне оставалось добросовестно переписывать. Ольга не упустила из вида, что я поднимаю голову, а уже потом пишу. Но когда она поднимала глаза на меня, я честными глазами смотрел на неё. «Орехов, вы не смотрите на меня, вы решайте». «Я решаю, решаю». Когда я отдал ей работу, она чуть не заплакала, но поставила «отлично», сказав: «не знаю, как ты это сделал?».

Ещё одним преподавателем точных наук был просто замечательный человек, которого звали Василий Васильевич. К сожалению, не помню его фамилию, он редко занимался с нашим потоком. Очень весёлая и остроумная личность. Исписав во время лекции всю классную доску длинными формулами, он отходил на несколько шагов, изумлённо смотрел на своё творчество и произносил свою знаменитую фразу: «странно и отчасти чудовищно…». Как-то раз, подметив, что он во время лекций любит прихлёбывать холодный чай из графина, ему туда налили бутылку коньяка. Началась лекция, Василий Васильевич, как ни в чём не бывало, рассказывал материал, спокойно прихлёбывал из графина и… никакой видимой реакции. В конце, всё допив, и с честью закончив лекцию, он улыбнулся и радостно сказал: «спасибо, товарищи курсанты!». Какой мужик!

Преподавателем общественных наук была Иткис Дина Семёновна. Мягкая, всегда по–матерински доброжелательная к курсантам. К сожалению, не помню фамилию нашей преподавательницы немецкого языка, умной и интеллигентной женщины. Она никогда не ставила «двоек», а просто заставляла пересдавать до тех пор, пока материал не усваивался.

Этот год был юбилейным, в октябре Каче стукнуло 60 лет. Из нас составили сводный хор и мы, под руководством командира муз. взвода, разучивали некую «ораторию» во славу родного училища. «… И героев – 250!...». Состоялся торжественный выход в город всего личного состава. Под знаменем, радуя жителей города чётким строевым шагом и бодрыми песнями, мы прошли по центральным улицам. Понравилось даже нам! Всем достались юбилейные значки «60 лет Качинскому ВВАУЛ».

Время – черепаха, медленно, но всё же ползло. Мы уже ходили в полушерстяном обмундировании и в шинелях. Наступила зима, добавив нам работ по постоянной очистке дорог и дорожек от снега. Заканчивался первый семестр, в конце января были сданы экзамены и, о долгожданное счастье … отпуск!!! Целых две недели свободы!!! Как же его ждали!!! Все страшно соскучились по дому. Прошло больше полгода, как мы приехали в «Качу», а казалось, что - целая вечность. Самое тяжёлое время было уже позади.

Прилетел домой поздно, добрался только к часу ночи. Мать и сестра увидели меня в форме, растрогались. Как хорошо дома… В школе побывал на встрече выпускников, после чего мне организовали встречу со старшеклассниками, но предлагать им поступать в военные училища я, почему–то, не стал. Но, отпуска имеют обыкновение очень быстро заканчиваться и «вот опять мы в милой Каче, и КПП уж позади…».

Начался второй семестр. После отпуска я завёл небольшую записную книжку-дневник, в которую стал, очень кратко, заносить основные события нашей курсантской жизни. Интересно иногда перечитать, как молоды мы были…. Из записей видно, что жизнь наша состояла, в основном, из потока теоретических дисциплин со сдачей большого количества зачётов и экзаменов, нарядов на службу и на работу, физической и строевой подготовок. Радости – это редкие увольнения в город, хорошие книги, фильмы, письма из дома, даже посещения буфета.

Как–то произошёл весьма интересный эпизод. Занимаюсь на спортплощадке, недалеко от казармы, и вдруг слышу истошный крик – «наших бьют!», и возбуждённая толпа, из примерно двадцати человек наших курсантов, бежит в сторону, недалеко от нас располагающейся части военных строителей. Поддавшись патриотическому порыву я рванул следом с Женькой Филатовым в паре, но из–за одевания формы мы сильно отстали. В азарте перемахнув каменный забор мы оказались прямо посреди возбуждённых стройбатовцев. Наших никого не было… Мгновенно оценив обстановку, мы сделали абсолютно мирный и беззаботный вид и спокойно пошли вперёд, прямо через толпу. На нас смотрели как на привидения, стояла тишина, все просто застыли. Мы ещё набрались наглости и зашли в их буфет, где окинули безразличным взглядом полки с товарами и тут же вышли. Далее, мирно переговариваясь и ощущая вокруг мёртвую тишину, мы прошествовали через их КПП, повергнув дежурящих там, в то же состояние остолбенения и гордо удалились. Да, «нахальство – второе счастье!»

Восемнадцатого мая в училище приехали представители из Москвы и мы узнали, что нам выпала великая честь. На испытательном аэродроме во «Владимировке» будет показ новой авиационной техники руководителям партии и правительства. В качестве почётного караула для встречи высшего руководства решили использовать будущих лётчиков, то есть нас. Был произведён тщательный отбор лучших из лучших и созданы три «коробки». Два дня с утра до позднего вечера мы занимались только строевой подготовкой. Были выданы новенькие сапоги, автоматы и белые перчатки.

Начальником почётного караула решил стать наш полковник Побрусов. Он, правда, не слишком подходил для этой роли, так как был уже в солидном возрасте и имел не совсем блестящую строевую выправку. Но упустить такую уникальную возможность, как лично отдать рапорт высшему руководству страны, он, конечно же, не мог. По вечерам, под руководством специально прибывшего из Москвы офицера, он тренировался на плацу с саблей «наголо», это было трогательное зрелище.

Двадцатого мая нас перебросили самолётами во «Владимировку» и мы потренировались на месте встречи, на «бетонке», после чего были проверены приехавшими генералами. Начальство было вполне удовлетворено, но приказало прибить на подошвы сапог дополнительно полоски железа для усиления звука.

Двадцать первого мая 1971 года настал день смотра. Первыми прилетело очень много генералов и высокопоставленных штатских, затем пришли транспортные самолёты из которых выгрузили правительственные лимузины. Прибыл маршал Гречко и почти весь Генеральный штаб. За это время нас дважды проверили на предмет строевой подготовки и какой–то генерал лично прошёл вдоль наших рядов и, передёрнув затворы автоматов, сделал контрольный спуск, дабы не было покушения. Не мог он знать, что опасность поджидала совсем с другой стороны…

Когда прибыло Политбюро во главе с Брежневым, настал кульминационный момент всей нашей подготовки. Три «коробочки» стояли, замерев по стойке «смирно». К нам шли Брежнев, Косыгин, Подгорный и Гречко. Навстречу им молодцевато чеканил шаг полковник Побрусов. От вполне понятного волнения он немного не рассчитал и остановился на шаг ближе к Генеральному секретарю, чем надо, и саблей сделал лихую отмашку. Клинок просвистел в считанных сантиметрах от главной головы страны. «Дорогой Леонид Ильич» инстинктивно отшатнулся назад, стоящий рядом маршал Гречко подался вперёд, Подгорный и Косыгин замерли… Но доклад прошёл чётко и … всё обошлось. А ведь если …, страна могла дальше развиваться по несколько иному сценарию, а скромный полковник вошёл бы в историю. Был шанс у страны, был…

Остановились они точно напротив меня, в нескольких шагах, и я услышал, как Гречко тихо сказал Брежневу: «Надо поздороваться», на что тот, тоже тихо, ответил: «Я знаю». Меня поразили их лица, сильно «поношенные», с очень дряблой кожей. Мы прошли столь блестяще, что, видимо после этого, было принято решение заменить обычный почётный караул – караулом из трёх родов войск, что и по сей день в действии.

После прохода нас не увезли в казарму, а разместили на травке, рядом с взлётной полосой. Какое же это было счастье – видеть взлетающие совсем рядом новейшие самолёты. Многие были раскрашены разноцветной эмалью, с красными ракетами под крыльями. Для нас, ещё не летавших, это всё было просто чудо из чудес. Рядом с нами проходили настоящие (!) лётчики-испытатели, в белых лётных комбинезонах, с защитными шлемами в руках, с понимающей улыбкой поглядывая на нас. Когда показ был закончен, наш автобус медленно проехал через участок бетонки, где были выставлены самолёты, двигатели, вооружение и ещё что – то в больших палатках. Мы, конечно, во все глаза смотрели на новейшие, перспективные машины, которые к тому времени только принимались на вооружение или разрабатывались. Как же нам повезло!

Вечером к нам в казарму пришёл совсем сникший Побрусов. Он был не похож на себя, расстроенный, чуть ли не прощался с нами, видимо ожидая серьёзных последствий от молодецкой отмашки саблей. Мы, как могли, сочувствовали. Но, всё обошлось. И он и мы получили благодарность от министра обороны.

Заканчивался май. В самом конце месяца приехали первые «кандеи» из солдат. А в конце июня появились и вчерашние выпускники школ. Теперь уже на нас смотрели с завистью. Мы готовились к экзаменам за второй семестр. Семнадцатого июля сдавали физику, по которой у меня всегда были хорошие отметки. Я получил билет, написал всё, что нужно на доске и был уверен в отличной оценке. И тут мне передали «шпору» для кого-то, но передать я не успел. Мадам, принимавшая экзамен, по фамилии Поцелуева, заметила в моей руке бумажку и, не разбираясь, сразу снизила оценку. Мои возражения, что в бумажке не мой билет, были проигнорированы. Итог – тройка. Теперь все мои последующие отличные и хорошие отметки, за весь период обучения в училище, никак не могли повлиять на получение диплома «с отличием».

В это же время мы прыгали с парашютом. Почти для всех это было первое прикосновение к небу. Вспоминаю анекдотичный момент, как четверым курсантам, в числе которых был и я, дали кусок брезента для ловли тех, у кого не раскроется парашют. И мы, умирая со смеху, бегали с брезентом по полю, но всё обошлось. Придумал ведь какой–то умник!? После окончания прыжков нам выдали значок парашютиста, который мы с гордостью прикрепили на китель.

Теоретические экзамены были сданы, но осталось последнее серьёзное испытание – кросс на шесть километров в полной выкладке, с карабином и противогазом, на время. Тем, кто не уложится в нормативы, разрешалось сделать ещё одну попытку, а потом – прощай отпуск. Что может быть страшнее для курсанта?! День выдался солнечный и жаркий. Весь наш курс, шесть взводов, бодро вышли в поле рядом с училищем. Построились, училищный оркестр заиграл что-то вдохновляющее и первому взводу дали команду: «Бегом - марш!». Они побежали почти строем и почти в ногу, а за ними, с небольшим интервалом, и очередные взвода. Наш, шестой, тронулся в путь последним. Пробежав целеустремлённой рысью около одного километра, мы встретили передовые группы курсантов из первого взвода, возвращающихся к финишу. Зрелище было не для слабонервных: тёмные от пота кители, безумные глаза, перекошенные лица и, … о боже…, я в первый раз, и надеюсь в последний, увидел пену у рта одного из бегунов. Оказалось, что выражение: «с пеной у рта», отнюдь не литературная гипербола.

Потрясённые увиденным ужасающим зрелищем, на сразу ослабевших, от ужаса, ногах, мы побежали дальше. Вся трасса забега представляла собой весьма живописную, батальную картину, из бегущих, бредущих, сидящих курсантов. На свою беду, мимо проезжал мотоцикл с коляской, на которого, как стая голодных ворон на кошку, бросились человек шесть. Это странное сооружение поползло по дороге, экономя силы облепивших его спортсменов. Кто-то, пытаясь сократить путь, прыгал кузнечиком через кусты и канавы. И было видение – курсант на велосипеде, за которым бежал его бывший хозяин с криками: « Дяденька - отдайте!».

Вторая половина кросса шла в обратную сторону и, несмотря на полубезумное состояние большинства бегущих тел, всё же приближала к заветному финишу. «Рождённые летать, бегать не любят!». Последний барьер был всё же преодолён.

Вечером, по старой курсантской традиции, мы, с нескрываемым наслаждением, сожгли в курилке все конспекты по мат. анализу, химии, аналитической геометрии и другим, столь ненавистным для нас наукам. Как хорошо они горели!

Самый тяжёлый год остался позади, и вот он, такой долгожданный, на целый месяц – отпуск!

Обсудить на форуме

© Юрий Орехов 2009