Глава 1. До войны
- Родилась я 5 мая 1924 года
в городе Грозном. С 29-го проживаю в Москве.
Отец окончил не училище, а как это тогда называлось… Пулеметную
школу. И папа еще в первый набор, в 18-м году, туда попал, и даже он
стоял на часах у Ленина. Вот эта Пулеметная школа, она когда
выпущена была, они воевали на тачанках, ну как тогда было… Он попал
на Кавказ, был там тяжело ранен, у него в голову было ранение. А сам
он москвич. Папа там на Кавказе женился. А женился он – вот мамина
семья… ее дед, мамин, пришел на Кавказ с Ермоловым еще, после той
войны – и там остался. На реке Сунже, он организовал заводик –
черепичный и кирпичный. А откуда родом он был, я не знаю. Там перед
Грозным есть станица такая, Ермоловская…
А папа вернулся в Москву или в 29-м году, или, скорее в конце 29-го,
потому что какое-то время прошло, и я пошла в школу… тогда не первый
класс был, а «нулевка».
Мы жили (все братья отца как-то собрались) в районе Сокольников, вот
там сестра его жила в Богородском, второй его брат тоже в
Богородском, еще два брата жили на Русаковке, и мы, значит, там
жили, на Русаковке. А потом, когда военный городок отстроился - в
33-м году, в Покровском-Стрешневе был построен военный городок – там
мы получили квартиру. Мы туда уехали, это было у черта на рогах,
туда кроме трамвая… ну тогда вообще, кроме трамвая ничего не ходило.
Личных автомобилей не было. А за папой приезжал служебный.
У Наркомата обороны… был ведь первый дом – это на Арбате, а второй
дом – это на Красной площади, это я очень хорошо знаю, потому что у
нас там был клуб, мы там играли «Красную шапочку» Шварца - я потом
Евгению Львовичу говорила: «Я одна из первых играла вашу Красную
Шапочку!».
Вот когда образовался этот городок – кого сюда прислали служить –
там давали ему квартиру. Потом его перевели – следующего… Но тут
началось. На Халхин-Голе побили, а там комсостав – семьи остались.
Не тронешь семьи. Дальше – Испания. У нас половина городка – ушли
танкисты и ушли все летчики туда. Обратно не вернулись, значит
опять… А это еще до войны! Финская… И этот военный городок, он
отпадал буквально – а уж после этой войны там вообще остались одни
семьи погибших. Потому что у нас был в основном, комсостав и там
были, по-моему, подполковник самая младшая величина. Вот в этом
городке мы прожили, оттуда я уходила в армию. И туда же
возвращалась.
Вот прошел этот год, когда арестовывали всех. У нас половину
городка. Я помню – ночью отец не спал, сидел одетый, и слышали –
подошла машина, где остановилась, у какого подъезда… Хлопнула дверь,
идут в какую… И вот знаете – почему они были такие кролики?
Объясните мне! У всех было оружие. Никто ведь не выстрелил ни разу!
И уже было ясно, что забирают навсегда. Вот это мне не понятно. Хотя
я все это пережила, и тоже сидела, как эта… Я вам говорю: ночь – это
было страшно. Это делалось только ночью. А утром приходили в класс –
и 4-5 человек нет, это значит, у них ночью родителей арестовали. Это
не сразу, это уже потом я подумала – господи, в каждом доме было
оружие! Именное – не именное, оружие было. Никто не посмел
выстрелить! Или все думали, что он не виноват, остальные все
виноваты? Этому я объяснения не могу найти в течении вот всех этих
лет. Потом выбрасывать начинали детей. У меня вот приятельница, она
была потом актриса у Акимова, а до этого мы с ней учились в одном
классе. У нее забрали мать, отца сначала, осталась бабушка, она (моя
ровесница) и ее брат, с 34-го года, три года. И я помню – октябрь…
Сначала мать забрали, их не трогали. И вот ночью – в двенадцать, в
первом часу у нас звонок в дверь. Отец сразу сказал (у нас
домработница вскочила): «Паня, я открою». Он открывает. Он думал:
«Кто пришел?» Стоит эта бабушка, у нее на руках мальчик спит, и Люся
стоит рядом. И говорит: «У нас опечатали квартиру, нас выгнали на
улицу». На улице идет дождь со снегом. Они пришли к нам. Отец
сказал: «Проходите». Бабушка говорит: «Вы не боитесь?» Он говорит:
«Нет, я не боюсь. Не знаю, кто у вас, но я вижу здесь старую женщину
и двоих детей. Заходите. Располагайтесь». Они у нас прожили какое-то
время, а потом у нас над отцом тучи сгустились, и он уехал из
Москвы. У него был приятель где-то в Чимкенте… А вот – кто уезжал,
того не искали. Он однажды пришел с работы и кто-то из друзей (кто
были еще нормальные люди) – а он работал в Совнаркоме – он сказал:
«Быстренько чемодан, смену белья – я ухожу». Куда, что? «Ничего ты
не знаешь. Я ушел - все». А на второй день пришли. Нет – не знаем,
куда ушел. Два года или три года он там был. Он в сороковом году
вернулся. А когда он уехал – Люся тоже уехала, там у нас тоже рядом
хорошие знакомы были, и их устроили в детский дом, Люся уехала в
Астрахань, и бабушка туда уехала, потому что взяли детей (бабушка
боялась потерять детей) – бабушка устроилась в Астрахани прислугой.
А потом они вернулись в 39-м году… Люся поступала…туда с семью
классами, в училище Щепкина принимали… тогда уже не так трудно было,
тогда они жили у нас. Вот так поступали с людьми. Дети здесь причем
– скажите?
В.Д. - А отец кто
был по званию?
- Полковник. Он тогда носил
четыре шпалы или три… не помню. Комполка, наверно? Он редко носил
форму, это уже его дело.
В.Д. - А что было
слышно про Испанию, Хасан, Халхин-Гол?
У нас много было в Испании,
там много погибло. Всех, кто вернулся из Испании – всех забрали. В
Испании прославился такой Сенаторов, он летал на СБ. Вот один из
первых он загудел на Колыму. Их всех забрали. Подчистую всех
забрали.
С Халхин-Гола я не помню, там были единицы.
С финской у нас из большого командования мало… там ведь были потери
в основном младший комсостав, потому что обмороженные и все такое; а
вот старшего комсостава – ну кто-то пострадал, но большого оттока не
было. А вот в Испанию – и летчики… Из Испании, кстати, пришел вот
такой был (ему дали Героя Советского Союза) Смирнов… Вася, по-моему.
А потом тоже его загребли, и потом я с ним уже встретилась вот уже
когда началась война – его выпустили. Сенаторова тоже выпустили. Ну
так же, как и Рокоссовского.
Они - дружно шагали. Вот так. Это уж потом мы говорили, что – не
успели Серова забрать, потому что он с Осипенко погиб в Дягилево,
под Рязанью, в воздушном бою. А так – всех, всех подчистую. Потому
что они стали рассказывать, как ТАМ, за границей.
Еще я помню, как разбился «Максим Горький» - я это видела своими
глазами. Отец водил меня с братом на воздушные парады, и меня этот
самолет поразил. И вот я все это видела – мы стояли в толпе, и вдруг
эта толпа замолчала. Вся. Самолет уже падал, это было все почти
мгновенно, только что летела эта махина, еще даже хвост листовок в
воздухе не рассеялся – и вдруг начал падать, причем так
беспорядочно, что даже мне было ясно, что – беда. Потом он упал,
облако дыма было, и мы видели, как пожарные машины туда помчались. И
отец меня сразу увел…
