Глава 6. Будни, реалии, факты
- Аэродромы у нас были маленькие,
упаси бог, промазал – в конце будет «капот»… Площадка там –
картошка, горох… Укатывали прямо поле.
В.Д. - А чем
укатывали-то, кстати?
- Каток вот такой, как асфальт
укладывают… Нет, не вручную, ходил каток. Мы уже прилетали, когда
можно уже было садиться. Сначала они выравнивали, а потом по этой
картошке – раз, два, три, пять… Потом смотрели, какая осадка. Потому
что – даже мы по одному будем взлетать, если полоса ограничена –
тыща килограмм бомб, да вес самолета, почти две тонны… Так пока он
наберет скорость, а иначе он присядет.
Вот первая летчица, которая у меня была (она потом ушла) она
говорила «Идем, будем взлетать».
В.Д. - А вот эти
части, БАО, которые аэродромы готовили – они при вашей части были?
- Нет. Это были отдельные… я даже
не знаю, как они были. То ли они были при воздушных армиях… нас
обслуживали разные батальоны. Он разворачивает столовую, бомбы
завозит, стартеры… метеослужба у них. Это все их. Они снабжали.
Я вот всегда злилась – вечно у нас на стоянке лежали химические
бомбы, их перекатываешь, они булькают. На черта, думаю, их привезли…
Как-то фугас уже был породнее, его можно и пнуть ногой, ничего с ним
не будет. А тут – не дай бог! Проржавеет, протечет – удовольствие
небольшое, честное слово.
В.Д. - А вы в
основном сотки брали и 250 ФАБ?
- В основном мы брали сотки. А
если шли на какие-то… несколько раз только вешали по 250. Потому что
у нас тогда 500 получается под крыльями, и люк уже не откроется,
так? И можно только в люки, которые под моторами, по сотке – и
загрузка меньше получается. Это в основном брали на пикирование, кто
мосты там… вот у нас ребята часто летали, вот они по 250 брали. А у
нас сотки, осколочные бомбы, большие ящики такие, там много-много
мелких бомб. Там с одной стороны 400 килограмм и с другой. Кассеты.
Это в люки. А туда сверху еще две сотки вешали. Это идешь по живой
силе когда, и, знаете, по танковой колонне, потому что туда клали
ПТАБы. Они тоже небольшие.
В.Д. - А какова
реальная эффективность действия ПТАБа по танку? Не по колонне на
развертывании, а именно много ли танков горит?
- Вот представляете: идет колонна,
там танки. Ведь, во-первых, когда вы открыли люки, там рассеянность
большая… точного попадания там добиться… это же невозможно. И,
видимо, за счет этого… там трак перебили, там попали, загорелся, а
остальные - упали и здорово живем. А осколочные уже по пехоте. Вот
откроешь когда, посмотришь назад, там следующая девятка, оттуда
сыпется как горох эта лавина… и зажигательные тоже там. Она
маленькая-то вонючая, а так мало не покажется.
В.Д. - А с каких
высот бомбили? С горизонта или на пикирование? В частности, по
танкам.
- По танкам ПТАБы только с
горизонта. А высоты разные – от 800 метров и выше. В зависимости от
обороны, в зависимости… Потому что разведка уже говорит там, какая
оборона там…
В.Д. - Кто
перегонял самолеты на фронт?
- Ну, в учебке «пешки» были сразу,
когда мы приехали…
Были специальные перегонщики. Если дивизия (дивизия, а не полк)
понесла большие потери в матчасти, то перегоняют перегонщики, а если
вот разбили мой самолет, то берем парашюты и – жмем в Казань. Аки
посуху. Главное – чтобы парашют не украли! (смеется).
Иногда нам пригоняли машины. Если одна-две машины – то сами летали,
а если – у нас две, в соседнем полку – две, еще там… Глядишь, из
Казани перегонщики гонят – когда «девятку», когда «пятерку»… Сдали,
потом они обратно ехали, а мы разбирали машины.
У нас Батя был очень мудрый человек, если мы иногда летали, у нас
были ремонтные мастерские… Вот когда мы летали на Ленинградском
фронте, ремонтные мастерские были в Петергофе. И если нужно было
туда отогнать самолет, он выбирал людей, которые из Ленинграда. Дать
возможность – побывать. Он составлял экипаж – летчик, штурман –
ленинградцы. Если через Москву кто-то летит – москвичи. Где-то в
44-м году я вот на 7-е ноября попала в Москву. А потом в Казань, тут
рядом. Но в общем – один-два самолета, больше не бывало, которые
нужно было получить. Ну это в общем по-человечески было приятно, его
такое отношение к нам. И мы его очень любили, конечно.
Вот так Галя Васильева, вот она побывала в Ленинграде (а мы там жили
в 38-м году, в Ленинграде): «Ой, Людка, как Ленинград-то…» Я ей
говорила: «Зайди на угол Восстания…» Она говорит: «Там никого нет в
доме»… Я уже после войны туда попала, и действительно – нашла только
одного татарина (ну там дворники татары были). Он так плакал, когда
меня узнал. «И ты, говорит, воевала?» «И я…» Он говорит: «Никого.
Пойди, говорит, посмотри квартиры…» (мы там в коммуналке жили).
«Пойди, говорит, она пустая, ваша комната»… Я говорю: «Ничего мне не
нужно из комнат – людей нет, какие комнаты могут быть!»
В.Д. - А гонялы
были из состава дивизии?
- Нет, они, эти гонялы, были
оттуда… Однажды у нас была страшная катастрофа, уже после войны. В
войну они гоняли с парашютами, а после войны они стали гонять без
парашютов – легче ехать домой. Они шли – на исходе горючее, аэродром
закрыт, и они стали падать. 7 самолетов, 21 человек. Вот так.
В.Д. - Звания
получали за вылеты, за награды, или, чтобы получить определенное
звание, надо было получить определенную должность?
- У нас звания так все и остались.
Я вот как была штурманом звена, так и… мне потом уже дали
лейтенанта. Так что за должность. А у нас – некуда расти, у нас
командовал ведь Марков – был майор, стал подполковник, командир
полка.
Стрелки-радисты были сержанты, старшие сержанты. Пилот и штурман –
обязательно офицер. Младший лейтенант, лейтенант. А старший
лейтенант был уже командир звена. Капитан – командир эскадрильи. И
старший лейтенант, и капитан.
А поскольку полк ведь не пополнялся, то спрашивается, откуда…
В.Д. - Были ли
особые распоряжения стараться не попасть в гражданские объекты или
архитектурные памятники?
- Простите пожалуйста – если я
лечу на тот же Кенигсберг, поскольку у нас идет колонна, у нас есть
цель. Что в этой цели – никто не знает. Никто никогда не спрашивал.
В.Д. - И никого
всерьез не волнует…
- Поэтому вот мы вышли на боевой
курс (боевой курс по земле), когда мы встали на боевой курс… а на
земле тоже там не лопухи сидят, они понимают, что мы сейчас бомбить
будем, и бомбить ПЛОЩАДНУЮ. Если пробовали там с пикирования бомбить
– это в основном мост, переправа, с пикирования бомбить даже корабль
неэффективно. Потому что пикирует от силы звено, а так по одному. И
не пробует он эту оборону, ведь не даром же были топ-мачтовики. Это
одно время нам сулили – сразу бы полк кончился бы. Уходило девять,
приходил один. Вы понимаете – «пешку» послать на топ-мачтовое
бомбометание…
В.Д. - На Черном
ходили, на Балтийском ходили…
- Так у нас рядом стояла морская
авиация, не даром же у нас потом всю дивизию забрали в морскую
авиацию… потому что там потери были – уходило девять, приходило два.
Теорию нам даже преподали всю топ-мачтового бомбометания – вы
заходите, потом идете на бреющем, и потом две эти пятисотки можно
сбросить – они срикошетят и пойдут в борт, а ты выходишь голым пузом
над всей этой громадой. Тебя ж вот так вот…
А насчет – какие-то ценности – об этом даже разговора не было. Может
быть, это у танкистов было, когда они входили… Это было невозможно.
- Считается, у истребителя самая
весомая цель – сбить бомбёра до цели.
В.Д. - Не
обязательно сбить, сколько помешать ему сбросить бомбы…
- Желательно сбить. И бомбёра
сбить, когда наши идут – нетрудно. Если у тебя на хвосте «фоккер»… А
мы ходили, я хочу сказать… Ну, вот тут читаешь – «идет эскадра
англичан, 200-300 самолетов, прикрытие – почти такое же, 150-200».
Идет эскадра наша – 60 самолетов. Прикрытие – 10! От силы. Их
связать боем ничего не стоит. А потом можно расстреливать. Вот так
расстреливали наших… соседний полк, где у меня муж летал (он оттуда
вырвался), под Ригой – пришел полк (это 44-й год, 25 сентября, это
траурный день у нас во всей дивизии был!). Мы прилетели только с
задания, мы чуть-чуть не успели. А они выруливали уже взлетать,
повел командир полка (он там и погиб). Три девятки прикрывает шесть
или восемь истребителей. Они приходят – над целью 60 «фоккеров»! Из
полка, из 27-ми – пришло пять самолетов! Простите – сколько они
побед себе наклепали?
У нас истребитель дрался с истребителем. С их стороны почти не было
массированных налетов, почти не было, негде было нашим развернуться.
А они могли бить – «пешки», «Илы», «ДБ-3ф», в общем, они все могли
бить.
В.Д. - У нас ведь
считается, что больше всех наших асов сбил Кожедуб…
- Ну это не правда. Во-первых,
Речкалов сбил больше, чем Кожедуб. Во-вторых, Саша Федоров – летал,
между прочим, так же, как и Маресьев, и больше сбил… Но у немцев за
сто много было. Потому что они били наших уже… Я вам говорю – ну вот
этот бой, над Ригой. Вот один бой. Потом говорили – «Вот, немцы
наврали». Причем Баграмян был в курсе дела, что ничего из этого
налета не выйдет, и тем не менее послал. Из 200 самолетов было сбито
наших 96! Как вы думаете? И можно поверить, если один полк из 27
самолетов потерял 22! Во главе с командиром полка. Погибли, вот они
там под Ригой и похоронены. Кстати, их могилы не тронули. Я знаю,
потому что дочка командира полка она периодически туда ездит… Там
командир, его штурман похоронен и еще кто-то…
Потом я хочу сказать, что ведь приходили летчики – ну что у него
там, 30 часов налета… Полет по кругу, полет на полигон, там
отстрелять по щитам – вот и все. Кому повезло, кто набрался опыта –
тот остался. Кому не повезло – в первом-втором вылете погибает.
А вы знаете – истребители очень боялись зенитки. Черте где она бьет…
Вот ударила зенитка – они тут же вышли из огня. Потому что они хотят
драться – а на черта им это-то…
Нет, понимаете, дело в том, что они привыкли видеть своего врага. И
они строят какую-то модель боя. А это – черт его знает, куда она
бьет, она вот тут сейчас разорвалась, вот там… Я строю свой маневр
тоже, я вижу, когда пристрелено бьет, и когда по квадратам – я строю
маневр, но у меня есть боевой курс. Я ничего не могу сделать. Минута
– ну, у нас 45 секунд, это самое короткое – это высота, скорость и
курс. И это когда нас бьют. А я не имею права отвернуть, иначе я не
привезу планшет – где мои бомбы. Потому что первое, что снимают (с
самолета) – это АФА, проявляют и снимают.
В.Д. - А вот в
полетной книжке вашего мужа записано много учебных вылетов, а боевых
относительно немного. Это для поддержания формы? Вас тоже так
гоняли?
- Нет. Не понятно, почему он как
учебные записал… Потому что на это ни бензина не давали, ничего.
Дело в том, что когда мы приходили с задания, и какие-то повреждения
были, может, в моторе чего, то техники работают. А потом, когда они
сделают, мы должны машины облетать. Иногда даже пробоины нет, а
масло потекло – все равно надо облетать. А Женька (штурман мужа) был
такой буквоед, он вот все так тщательно записывал…
Техники работают. Вот мы прилетели, мотор подбит был. Наутро, в
шесть утра Валя звонит нам (наш техник-механик главный): «Девочки,
самолет готов, надо бы его облетать, чтобы сегодня вы пошли в бой».
Ну, мы выруливаем, идем по кругу, в зону выходим… Там небольшие
полеты, минут по 15-20. И садимся, и если все в порядке, то летим в
бой. А иногда садишься – «проверьте мотор, что-то стучит». Они
проверяют, и снова надо облетать – пока все в порядке не будет. Вот
как это.
Техник всегда после вылета подходит – «Как работали моторы?» Потому
что мы всегда на разных режимах идем. Я всегда летчика предупреждаю:
«через пять минут линия фронта!». Она дает им полный режим,
облегчает моторы, полная нагрузка…
В.Д. - На
метеоразведку летал каждый полк для себя или в интересах дивизии?
- Для дивизии. Один экипаж летал.
Но специального метеоэкипажа не было. Посмотреть погоду – раз, и
постараться посмотреть, если будет обстреливать – откуда стреляют.
Это вот разведка в районе цели. Это не каждый раз бывало, но бывало.
Иногда нам сразу давали цель, а иногда вот мы летели, и нам
говорили: «вот в это время у вас НБП, вот вы разворачиваетесь, и у
вас будет репер, треугольник – вот этот треугольник бомбить».
В.Д. - При каких
условиях вылет откладывали?
- Туман. У нас в тумане не
предусмотрено было летать. Дождь проливной. Ну снег. Очень низкая
облачность – если слоистые идут на высоте 200-300 метров, то с такой
высоты бомбить нельзя группой – задние подорвутся на бомбах
передних. А в мороз – это уж дело техников… Вот когда мы на Либаву
первый раз ходили, то бомбили с высоты 4500, и там было –20
градусов. А на земле было ноль. Мы не обледенели, но у меня,
например, портянки промерзли (сапоги все мокрые были). Но зато когда
мы отбомбились, мы быстренько-быстренько снизились...
Потом бывает, вылет откладывается без объяснений – из штаба приказ
приходит. А иногда в воздухе уже говорят: «работайте по первой или
по второй запасной цели»…
А сложные метеоусловия могли быть у каждого. Но в сложных
метеоусловиях «пешка» не ходит. У нее нет этого оборудования.
Единственно, что у нас было – это РПК, радиополукомпас у летчика,
это если меня убьют, то она переключится, и приведет самолет по РПК,
наземная станция ее приведет. А никаких других приспособлений на
«пешке» не было.
И ночных полетов у нас не было – мы ночью не летали. Нам такой
задачи не ставили. Это вот на Ту-2 муж после войны летал, они летали
и ночью, там было уже другое оборудование… А в войну и этих-то
самолетов не хватало.
Вот – сбили самолет, вот туда
прилетели на У-2, собираем в парашютные чехлы, что осталось… вот
прилетели, привезли, похоронили. Раненых отвезли… Вот и все.
- Вот так бывает. Вот мы летим на
задание. Вот линия фронта, она видна всегда – от огня, в
особенности, когда начинается наступление, то видно, как бьют
«катюши», как бьет артиллерия. Вот у нас где-то здесь цель, недалеко
от линии фронта. Вот мы перелетаем, вышли на боевой курс – ударили
по цели. Видимо, эта цель была важна для наземных войск, потому что
сплошь и рядом мы не знаем – то лесок… там не видно. Вот мы ударили.
И мы отходим от цели. И очень часто сразу в наушниках – от
стрелка-радиста: «Земля передает – спасибо за удар. Танки пошли». Мы
уходим, и уже видим, как идут танки. Идут танки. За нами следом идут
ИЛы и утюжат. А за танками уже видно, как идет пехота. А мы со
снижением идем, все хорошо видно. Передают: «Цель взята». Значит,
она мешала продвижению… Я не знаю, что там – важно то: «Наземное
командование благодарит за удар». Это вот фронтовая авиация.
